Я поднялся по реке выше протоки еще с километр, заглушил мотор и прислушался. Тихо. Не видно вездесущих рыбаков, нет грибников, не слышно шума моторов. Это хорошо, пройду незамеченным. Хочешь, не хочешь, но приходилось осторожничать, потому как, Сашка держал свой стан в секрете.

Когда течение снесло лодку к устью протоки, я протиснул «Казанку» сквозь тальник и принялся распихивать топляки. Изо всех сил упираясь шестом, медленно продвигался проходом, пока метров через тридцать не добрался до чистой воды. Относительно чистой. Узенький ручей вился по ложбине и, казалось, заканчивался метров через двести у противоположной гривы.

Кто не знает, что тут можно пройти – в жизнь не сунется. Берега с обеих сторон завалены старым горельником, а сама протока густо заросла, из воды торчат кустарники и трава – ни удочкой порыбачить, ни сети поставить. Место это, с виду совсем никудышнее, не представляло интереса ни для рыбаков, ни для грибников или ягодников,  потому никто и не знал про Сашкин стан. А я, знал. И, давно.

Как-то, ранней весной, еще по большой воде, шарился я в этих местах, больше из любопытства, чем в целях разведки хороших стоянок рыбы. Где с помощью шеста, где на моторе, крался я этим лугом, то и дело, натыкаясь на мель. Фарватер угадывался с трудом. И какое же было мое удивление, когда вместо предполагаемого тупика, за очередным поворотом, блеснула чистой водой тихая и широкая протока. Дальше – больше. Протока оказалась не такой уж и мелкой, где-то через километр, удалось нащупать ямы, а  вдающиеся далеко в берега заливы, оказались идеальными для рыбалки. Там я и встретил Сашку. Сначала познакомился, а потом и подружился.

Дивное было это место. Дивное своей нетронутой красотой и спокойствием. На невысоких гривах раскинулся светлый и чистый бор. Старые, с широченными кронами сосны, росли редко, вольготно, а промеж них упругим ковром стелился белый ягель. По низинам – кедры, черемуха, голубика и малина.

Как раз в этом месте, отгороженный от всего мира буреломной тайгой, у Сашки был стан. Вначале – просто шалаш, потом полуземлянка, а в этом году Сашка решил поставить основательную избу.

Зимовье стояло метрах в двадцати от берега, на небольшой поляне, дверями строго на юг. По правую руку, в ложбинке, тихий и очень  чистый, с родником  ручей; по левую – молодой сосняк, а за спиной избы лес.  Метров через триста лес незаметно спускался к большому болоту, с клюквой и морошкой, куропатками и глухарями. Частенько наведывались туда и лоси.

Место это Сашка надыбал давно, понравилось оно ему необычайно, потому, по сей день, держит его в строжайшем секрете.

* * *

К моему приезду новое зимовье почти закончено. Сруб еще светится слоновой костью, на бревнах, будто роса, выступила живица. Мох, которым проконопачены щели сруба, нагрелся от солнца, парит, и дает сладковатый запах.

Поляна перед зимовьем щедро усыпана опилками, щепками, везде валяется свежая стружка, сосновая кора, разные доски и обрезки бревен. И весь этот беспорядок сильно портит картину. Сашка уловил мой взгляд, прогудел:

         –Некогда было. Хотел стройку до дождей кончить. После приберусь…

         –Да я ничего, разве сказал что?

         –Сказать – не сказал, но по тебе видно. Я и сам бардак не люблю, да время поджимает. В конце августа у нас, сам знаешь, дожди начинаются. Надо было поспешать, чтоб солнцем сруб обогрело, сухим проветрило. Лучше стоять будет. Если еще пару дней так продержит – самое то. Хотя вряд ли! Что в Интернете про погоду пишут?..

         –По прогнозу – всю неделю тепло.

         –Ага, знаем мы ваши прогнозы. Нынче ночью суставы крутило. Сильно. Медвежьим жиром натирал – не помогло. К  ненастью это. Признак верный, проверенный. Могу на спор ударить – к вечеру дождь пойдет. Увидишь. Ну, да ладно. Хорошо, что приехал, поможешь внутри все обустроить. Печку привез?

         –Привез. В лодке. Давай сходим, сам не притащу. Тяжелая. Из четверки сварили.

         –Зачем большую делал?– Сашка недовольно поднял брови,– прожорливая будет. Надо было поменьше, чтобы сунул пару полен – и тепло.

         –Ты чего это, в лесу на дровах экономить собираешься? – я даже удивился,– за ручьем сухостоя полно. А меньшая – хуже будет, меньшая – тепло не продержит. Эта – самый раз. Я еще и огнеупорных кирпичей привез.

         –Кирпичи – это хорошо. Это мы сделаем. Если кирпичами обложим – долго тепло держать будет. Я в яру глины накопал, второй день отмачиваю. Раствор, как сметана получился. И глина непростая, голубая. Говорят целебная. Ладно, пошли печку притащим. В каком углу ставить будем?..

         Про то, где печку ставить – Сашка зря. Куражится. Он все сам прекрасно знает: и где печь ставить, и где нары стелить. И всегда у него все получается. Основательно и крепко. Но, грубовато. И Сашка это чувствует. Потому частенько просит меня подсобить:

         –У тебя красивше как-то получается, теплее что ли…

* * *

         Печку поставили в правый, от входа угол, с отступом метр от стен, чтоб, не дай Бог, не загорелось. Трубу вывели наружу, место ее выхода через кровлю обмотали асбестовым шнуром, вторым туром обернули оцинкованной жестью, опять шнуром, и только тогда, опять же, жестью, заклепали на кровле. И не загорится, и в дождь протекать не будет. Дальше, пока Сашка занимался печкой, я закрепил лаги и начал стелить пол.

В зимовьях обычно пол не стелют, просто утрамбовывают землю и, так живут. А мне так не нравится. Постоянно тянет сыростью, хоть бы, какая на улице жара стояла. Да и зимой тоже: оттаявший от обуви снег впитывается в землю, и дает неприятный запах.

         Пол начал стелить от стены, что напротив входа. Строганная с одной стороны сороковка, с весны сушилась в тени под навесом, сейчас была веселой и легкой, и гвозди в нее входили со звоном. И так приятно было стелить, так радостно на душе, что я даже на перекур не отрывался. Пока до входа дошел, Сашка печку кирпичом заложил, даже швы загладил. Пополудни занялись столом и нарами.

Стол я строил возле единственного небольшого окошка, что выходило на восток, и открывало прекрасный вид на залив. Столешницу сколотил из осиновых досок, пригнал их плотно, сбил, прошелся вчистую наждачкой,  убрал шероховатости, скруглил углы и торцы.  На ножки стола пустил ошкуренные березовые чурбаки. Сашка тем временем закончил строить нары, сходил на болото и принес оттуда пару здоровенных охапок сена:

         –Вот, накосил в июне. Видишь, как пригодилось! Толсто стелить будем, или как?..

         –Скажешь тоже, конечно толсто. Умнем, после еще достелем. А мыши не заведутся?

         –Не. Не переживай. Пока я тут со стройкой возился, Синильга с Балбесом всех мышей в округе переловили. Я собакам специально есть не давал, подножным кормом питались.

К вечеру, когда мы заканчивали обустройство, обозлились комары, и брызнул дождь.

–Ну, вот, до сырости управились,– Сашка присел возле печки, сунул в топку немного щепы, запалил. Огонь легко прошелся по стружке, пыхнул в лицо легким дымком, выдавил из глаз слезу. Сашка аккуратно прикрыл дверцу, и довольно улыбнулся:

–Красота! Вот теперь все хорошо будет. Теперь можно и новоселье справлять. Давай, неси свою плитку, надо ужин готовить, да на стол собирать.

–Зачем плитку? А печка на что?

–С печкой повременим, нельзя сейчас сильно топить, надо чтобы глина высыхала медленно, и не трескалась. Сегодня – завтра на газе перебьемся, зато потом проблем не будет.

–Тогда пойдем костер жечь, там и сготовим.

–Ну да, костер… Ты, о чем говоришь! Комары сейчас так задолбают, не рад будешь. Да и дождик, кажись, больше припускает. Слышишь, как шумит. А я, над кострищем навес не успел сделать. Нет, давай дом обживать…

Я сбегал к лодке, принес газовую плитку, запасные баллончики к ней, принес  имущество и провиант.

–Что  готовить будем?

–Как что? – Сашка бросил в котелок очищенную картофелину,– известное дело – уху. Сезон охоты  только через неделю  откроется. Так что, сегодня – еще без дичи.

–Слушай, Саша, надоела мне как-то рыба.  Считай, каждый выход на реку уху готовим. Смотри,– я открыл свой походный сундучок,– тут всего полно: сало, тушенка, сыр. Из города выбирался – огурцов, помидор прикупил, лук зеленый, чеснок молодой. Сейчас картошечку отварим, туда тушенки банки две. Вот тебе и горячее. А на закусочку – салатик сварганим, маслицем подсолнечным заправим. Чем не еда? А хочешь жиденького – я «дошираки» разные привез… Быстро и удобно, кипяточком залил и, через пару минут, готово.

–Чудаки вы, городские,– Сашка покачал головой, – все вам  некогда. Или обленились? Все бегом, скоропостижно. От этой спешки никакого вкуса. Еду готовить надо! Готовить!!! Своими руками все делать, тогда и желудку, и душе удовольствие.

Сашка очистил очередную картофелину, взял новую, прикоснулся к ней ножом, и из-под лезвия потянулась тонкой спиралью кожура.

 –Ты вот, к примеру, тушенку предлагаешь. А, знаешь, кто ее готовил? И как? Я уже не говорю – из чего? Разве видно, что в этой жестянке? Думаешь, там мясо? Как же, держи карман шире! Напихают туда всякой всячины – ни вида, ни вкуса, одно название.

Тут Сашка видимо что-то вспомнил, взглянул на меня, и, вдруг, спросил:

–А, разве я тебя своей тушенкой не угощал? Из лосятины. Нет? Так вот это, я тебе скажу, тушенка! Настоящая.  Мясо отборное, в русской печи пару часов томится. И специй в нем – только, чтобы вкус обострить, а не перебивать. Э-э, да что тут говорить, тут пробовать надо. Вот подожди, зимой лосика завалю – обязательно угощу. А «дошираки» твои – синтетика голимая. Даже не предлагай, не буду я, эту пластмассу есть. И, тебе не советую. От такой еды никакой пользы, одно прослабление.

Сашка бросил в котелок картофелину, ополоснул руки, прислушался, как шумит дождь, и протянул мне ведро:

–Сбегай-ка, за водой. Да фонарь возьми.

Я кинул на плечи куртку и высунулся за дверь. Темень. На удивление холодный, совсем не летний дождь, гулко молотил по крыше зимовья, шелестел в хвое сосен, капал за шиворот и чавкал под ногами. Спотыкаясь о корни и пни, чертыхаясь, добрался до ручья, зачерпнул воды, вернулся в избу:

–До чего же мерзкая погода. Весь день солнце, на небе ни облачка, а к ночи – такая холодрыга. Не, не будет завтра рыбалки, чует мое сердце.

–Что, промок?– Сашка налил в котелок воды и поставил его на огонь.– Сейчас согреемся. Пока я тут сущик сварганю – строгай салат.

–Сущик? Какой такой сущик?

–Супец такой. Из сушеной щуки готовится. Не пробовал? Совсем простая еда, однако, вкусная.

Еще через час все готово. Нарезаны хлеб и сыр, огурцы и помидоры в салате пустили сок, в рюмках – водка, в чашках «дымится» заправленный зеленым луком сущик.

–Ну, с новосельем нас!..

* * *

На нарах, поверх душистого сена постелены спальники, в головах лежат подушки и шерстяные одеяла. Хоть сейчас только конец августа, но ночами уже прохладно, а когда сырость – совсем холодно, один лишь спальник – не спасает. Чтобы не спать одетым, приходится таскать с собой одеяло, а то и два.

Дождь, кажется, и не думает утихать, все так же ровно и глухо шумит по крыше. Мы молча лежим каждый в своем углу, и делаем вид, что спим.

Нагретый сруб отдает тепло. В воздухе витает легкий запах сохнущей глины, смешивается с запахами дерева, живицы, сена, слегка кружит голову, и наполняет все какой-то новой тихой радостью. Где-то в углу звенит запутавшийся в тепле комар и, иногда, повизгивают устроившиеся у входа собаки.

От чего же так хорошо? А, Бог его знает! Может оттого, что звуки цивилизации, с ее телевизорами и телефонами, автомобилями и соседями, сопровождающие нас, почитай, круглосуточно – пропали. И от наступившей тишины – душевный комфорт. Или потому что, торопиться некуда, да и незачем, все спокойно, без суеты, и от того, времени на все даже больше. И, начинает казаться, что такое основательное и неспешное бытие и есть настоящая жизнь, дающая ощущение тихой радости, покоя, и комфорта. То, чего вечно не хватает городскому жителю. Может быть!

И, еще, запахи. Запахи, которые вызывают из сознания давным-давно забытое детство, далекую уже юность, с их удивительно большим и емким ощущением счастья.

И, думалось мне: пожить бы такой жизнью долго! Ну, если не весь сезон, то хотя бы месяц. Разве это так много?