Он лежал на боку, уперев локоть в подушку, и все никак не мог сосредоточиться на чтении детектива. Да и как можно было читать, когда прямо перед твоим носом снует туда-сюда очаровательная женщина в белых просвечивающихся трусиках и в тонком ажурном бюстгальтере?
Словно желая окончательно вывести его из себя, она повернулась к нему спиной, склонилась над капроновой сумкой и принялась укладывать в нее покрывало.
Юрий Илларионович Сомов долго не решался на этот шаг, убеждая себя в том, что он может справиться со всем этим и самостоятельно. Да и повседневные хлопоты не отпускали его, затягивали в свой водоворот, и у него всегда находились какие-то предлоги, чтобы отложить это на потом. Но сегодня его припекло так, что он уже не выдержал.
1
Девочка в сиреневой кофточке подняла вверх худое веснушчатое лицо и, зажмурив глаза, осторожно ступила в классики.
– Мак? – спросила девочка.
– Мак,– откликнулись чистые звонкие голоса.
Шурша колесами по влажному асфальту, к подъезду подкатил фургон трансагенства. Из кабины вылезли двое: Андрей, живущий на седьмом этаже панельного дома и шофер.
Они сидели в креслах, наклоненными на бок под одинаковым углом.
Он был мужчиной лет около тридцати, в кофейного цвета костюме. Она – красивой молодой женщиной.
Она смотрела в иллюминатор – на уменьшающиеся крыши домов, на узкие, как на макете, улочки с неспешно движущимся транспортом. Под ними проплыл фрегат «Товарищ» – он стоял на постаменте, у сверкающего гладью вод Днепра.
Женщина отвела взгляд от иллюминатора, и ее спутник, мило улыбнувшись, спросил:
– Красиво, не так ли? Как в сказке.
Манечка вышла замуж в 19 лет и сразу же начала интенсивно хворать.
Недуги у нее были самые разнообразные, но пальму первенства, безусловно, следовало отдать чисто женской болезни – мигрени. Которой, кстати заметим, обыкновенно страдают лишь сливки общества...
С первых же дней замужества маленький домик Гапоновых наполнили страдальческие стоны всевозможных тонов и оттенков. Протяжные охи и ахи бедной Манечки иной раз достигали таких высот, что казалось, будто ее пытают каленым железом.
Домашняя аптечка непрерывно пополнялась лекарствами, существенно подрывая семейный бюджет. Разнообразные отвары и настойки разливались по баночкам, скляночкам, пузырькам и принимались строго по часам.
Они ехали девяносто седьмые сутки, но ему казалось, будто он провел в этой секции всю свою жизнь. Будто он родился в этой ненавистной, железной коробке и обречен провести в ней остаток дней.
Бог ты мой, и чего бы, кажется, не сделал он, чтобы вырваться, наконец, из этого проклятого вагона! И никогда, никогда не видеть больше этой гадкой красной рожи!
Наверное, многое можно снести. Многому можно найти оправдание. Но эта мерзкая рожа не имеет права на существование. Терпеть ее – свыше его сил!
Был вечер, я мыла на кухне посуду, а мои драгоценные мужчины уже заняли места в креслах, приготовившись к просмотру очередного американского боевика. Пока же по телевизору крутили рекламные ролики, и им приходилось терпеть восторженные возгласы, типа: «Сникерс!» – «Твикс!» – «И толстый, толстый слой шоколада!»
Когда я, наконец, управилась с мытьем посуды и вошла в комнату, реклама закончилась и ее сменила заставка: «Встреча с кандидатом в народные депутаты Вовком С.М.»
Подробнее ...
Глава седьмая
Чудесная книжка
Представление о работе правоохранительных органов сформировалось у Малышева, главным образом, под впечатлением книг «Будни милиции», «Записки следователя», и кинокартин типа «Следствие ведут знатоки». А посему милицейский участок ассоциировался в его сознании с тем местом, где можно, ничуть не опасаясь за последствия, потолковать о жизни, излить душу перед сердобольным следователем и уж, само собой, разумеется, блеснуть эрудицией и остроумием. Личный опыт общения с сотрудниками МВД развеял эти иллюзии.
Прозвенел звонок и Николя, выудив из портфеля потертый учебник по физике, раскрыл его на парте, спеша пробежать хотя бы одним глазком домашний материал. Прочитать дома физику (как, впрочем, и химию, и все прочее) он опять не успел. (Игра в футбол, бренчание на гитаре, усердное чтение рассказов Конан Дойла и масса прочих неотложных дел съели у него все свободное время). Он заткнул пальцами уши – шум в классе стоял неимоверный – и углубился в чтение, пытаясь постичь в этом кавардаке за оставшиеся минутку или две закон Бойля-Мариотта.
